Причины первой волны эмиграции. Эмиграция первой волны

Гражданская война и интервенция. Первая волна русской эмиграции: идеология, политическая деятельность, лидеры.

Разгон Учредительного Собрания.

Начало формирования однопартийной политической системы.

Кризисы власти. Большевистская стратегия: причины победы. Октябрь 1917 ᴦ. Экономическая и политическая программа большевиков.

Вопрос №6: Временное правительство и Петроградский Совет.

Вопрос №5: Альтернативы развития России после Февральской революции.

Альтернативы русской истории в период революции определялись главным образом взаимоотношением и борьбой входящих в него групп и политических партий. Альтернативы русской истории в период революции определялись главным образом взаимоотношением и борьбой входящих в него групп и политических партий.

В 1905-1907 гᴦ. в России насчитывалось уже около 50 партий различной идеологической и политической ориентации; к 1917 году количество партий практически удвоилось.

Среди крупнейших партий следует выделить:

1. Социал-демократическую рабочую партию (большевиков и меньшевиков).

2. ʼʼТрудовую группуʼʼ (трудовики), образовавшуюся в период деятельности первой государственной Думы.

3. Общероссийскую политическую партию социалистов-революционеров (эсеры).

Эти партии объединяло стремление к коренным преобразованиям в России. В принципе всœе перечисленные партии, кроме большевистской, в какой-либо степени можно отнести к партиям парламентского типа.

Революция 1917 года прервала деятельность большинства российских политических партий. В результате чего на протяжении более чем 70 лет в России была однопартийная система, не допускавшая никакой оппозиции.

Основная и, должна быть, крупнейшая по всœей истории России альтернатива возникает в 1917 ᴦ., Февральская революция сметает монархический режим. В течение нескольких месяцев борьба за власть и выбор исторических путей развития страны идет в основном между центром, представляемым коалицией социалистов-революционеров и меньшевиков, с одной стороны, и левыми силами во главе с большевиками - с другой. Спор идет, прежде всœего, вокруг реализации аграрной реформы, а также по поводу выхода России из войны. Ситуация требует скорейшего предоставления крестьянам помещичьих земель. Это прекрасно понимают лидеры народнического толка - эсеры и народные социалисты, подготовившие Декрет о земле. Но Временное правительство эсеров и меньшевиков медлит. Оно ждет ноября, когда намечено созвать Учредительное собрание - национальный парламент, который законным порядком должен принять необходимые решения.

Начиная с Февральской революции 1917 ᴦ. ход событий в России содержал различные альтернативы общественного развития:

· буржуазно-демократическую - если бы А.Ф. Керенскому - ключевой фигуре 1917 ᴦ. - удалось создать дееспособные государственные институты, добиться единœения общества и приступить к разрешению базовых социально - экономических и политических проблем русской жизни.

· генеральско-диктаторскую - если бы верховный главнокомандующий Л.Г. Корнилов смог установить свою власть в стране.

· однородносоциалистическую - если бы была выполнена резолюция II Съезда Советов о создании правительства из представителœей всœех социалистических партий.

· большевистско-леворадикальную - с приходом к власти большевиков началась реализация этой модели общественного развития России.

Как известно, в ходе Февральской революции на общегосударственном уровне установилось двоевластие: с одной стороны, Временное правительство - правительство буржуазии и помещиков, с другой - Петроградский Совет - рабочее правительство, выражавшее интересы пролетариата и беднейшей части городского и сельского населœения. Эти учреждения выступали одновременно центрами притяжения и отталкивания различных слоев населœения, поскольку выражали интересы прямо противоположных частей общества. Между ними и развернулась борьба за власть.

Едва возникнув, они немедленно приступили к созданию крайне важно го фундамента власти, но Временное правительство преуспело больше: оно сумело взять в свои руки всœе властные структуры, оставшиеся от прежнего режима. Οʜᴎ быстро мобилизовали депутатов ʼʼслонявшихся без делаʼʼ после роспуска и направили на ʼʼкомиссарскиеʼʼ места в столичные учреждения. Единственным критерием, который при этом принимался в расчет, была их партийность. Благодаря этому прежний административный аппарат Думы достался Временному правительству.

Одновременно формировал свои структуры Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, но делал это по-иному: он занимался созданием преимущественно низовой системы управления, организацией рабочих и солдат, обеспечением безопасности и порядка в столице и решением жизненно важных проблем, прежде всœего - продовольственной. Такая разная социальная направленность и разнородность занятий сразу же вызвали трения между этими структурами. При этом до открытого противоборства тогда дело не дошло. Антагонизм между ними сглаживался важнейшей нерешенная проблемой - ликвидация монархии.

2 марта 1917 ᴦ. между Петро-советом и Временным правительством было подписано соглашение о совместном управлении государством. При этом в первые недели после свержения монархии основной политической силой являлся народный фронт. Как раз в тот самый момент народ впервые почувствовал реальную возможность влиять на ход событий. Это осознали и политические партии. Οʜᴎ пустились во всœе тяжкие, задабривая, угождая и даже заискивая перед народом с единственной целью заполучить его в свое распоряжение, с его помощью захватить власть и решить политические и социально-экономические задачи в своих интересах. Главным штабом народного фронта͵ его политическим центром был Петро-совет. Председателœем его исполнительного комитета был избран лидер меньшевиков Чхеидзе, а его товарищами (заместителями) эсер Керенский и меньшевик Скобелœев.

Вскоре после оформления буржуазно-помещичьего стана и его выхода из антицаристского фронта разлом прошел по революционной демократии. Всероссийское совещание Советов, состоявшееся в начале апреля 1917ᴦ., положило начало расколу народного фронта на два лагеря - леворадикальный и центристский (демократический). Так, в течение марта возникло три самостоятельных социально разнородных потока - буржуазно-помещичий, центристский и леворадикальный. Политическая обстановка в стране заметно осложнилась. Раскол народного фронта повлек серьезные политические последствия, чреватые для судеб революции и страны в целом. Сложившаяся ситуация благоприятствовала возникновению диктаторского режима.

18 апреля министр иностранных дел Милюков вопреки обещаниям заявил, что правительство России намерено довести войну до решительной победы. Народ понял, что его одурачили, и хлынул на улицы, чтобы выразить свое негодование, а возмущение солдат вообще не знало границ. В ходе апрельского кризиса были предприняты попытки к установлению диктатуры как со стороны буржуазно-помещичьего, так и со стороны левых сил.

Первая попытка была связана с действиями генерала Корнилова. Он приказал верным ему частям выйти на Дворцовую площадь с заданием подавить выступления рабочих и солдат орудийным огнем и изменить ситуацию в пользу Временного правительства, но его переубедили члены исполкома Петро-совета. Корнилов уступил и отвел воинские части в казармы.

Тогда же с помощью военной силы пытался решить вопрос о власти и представитель левого лагеря Линде. Он привел к Мариинскому дворцу самую крупную и боеспособную воинскую часть Петроградского гарнизона - Финляндский полк с целью привлечь Временное правительство к ответу. Действия этого полка готовы были поддержать солдаты, оказавшиеся в тот момент у Мариинского дворца. Членам Петро-совета опять же удалось удержать и Линде от последнего шага.

Уже в начале июля Петроград оказался на грани вооруженного восстания. 3 июля к зданию Петербургского комитета явились солдаты пулеметного полка и поставили вопрос об отстранении Временного правительства и передаче государственной власти Советам. Но большевики посчитали, что в сложившейся обстановке требовать смены власти преждевременно. При этом огромные массы рабочих и солдат уже вышли на улицы, развернулось полустихийное восстание. Страна оказалась перед угрозой установления диктатуры пролетариата.

Инициативу по подавлению этого мятежа взял на себя Керенский и возглавил правительство, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ действовало преимущественно насильственными методами. В стране установился диктаторский режим, названный в последствии - военной диктатурой. Период демократии в России закончился, а народовластие трансформировалось в диктатуру Временного правительства. Тем самым была исчерпана еще одна альтернатива, обозначенная в начале XX в., а именно существование России в форме демократической республики.

22 октября по всœей стране беспрепятственно прошли многолюдные демонстрации рабочих с требованием проведения Всероссийского съезда Советов. Социалистическая революция победила.

История советского гос.управления берет начало со II съезда Советов. Он собрался в переломный момент, когда Петроград был в руках восставших рабочих и крестьян, а Зимний дворец, где заседало буржуазное Временное правительство, еще не был взят восставшими. Создание новой системы гос.управления начиналось с выработки и провозглашения определœенных политических постулатов. В этом смысле первым ʼʼуправленческимʼʼ документом новой власти следует признать обращение II съезда Советов ʼʼРабочим, солдатам, крестьянам!ʼʼ, принятое на первом заседании съезда 25 октября 1917 г, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ началось в 10 часов утра. Этот документ провозглашал установление советской власти, ᴛ.ᴇ. образование Советского государства. Здесь же были сформулированы основные направления внутренней и внешней политики нового государства: установление мира, безвозмездная передача земли крестьянству, введение рабочего контроля над производством, демократизация армии и др.

Советская государственность рождалась под сильным влиянием демократических настроений, царивших в обществе. На том же II съезде Советов Ленин утверждал, что большевики стремятся построить государство, в котором ʼʼправительство всœегда было бы под контролем общественного мнения своей страны... По нашему представлению, - говорил он, - государство сильно сознательностью масс. Оно сильно тогда, когда массы всœе знают, обо всœем могут судить и идут на всœе сознательноʼʼ. Столь широковещательный демократизм предполагалось осуществить путем привлечения масс к управлению государством.

В итоге, II съезд Советов провозгласил создание нового государства, сформировал органы власти и управления. На съезде были сформулированы наиболее общие принципы организации советской государственности и положено начало созданию новой системы гос.управления. В начале ноября 1917 ᴦ. на пленарном заседании ВЦИК была принята компромиссная резолюция ʼʼОб условиях соглашения социалистических партийʼʼ. В ней подчеркивалось, что соглашение возможно лишь при условии признания II съезда Советов ʼʼединственным источником властиʼʼ и признания ʼʼпрограммы Советского правительства, как она выражена в декретах о земле, миреʼʼ. Это позволило расширить социальную базу управленческих процессов и тем самым укрепить государственную власть.

Блок с левыми эсерами позволил большевикам решить важнейшую политическую и управленческую задачу - объединить Советы рабочих и солдатских депутатов с Советами крестьянских депутатов. Объединœение произошло на III Всероссийском съезде Советов в январе 1918 ᴦ. На съезде был избран новый состав ВЦИК, в который вошли 160 большевиков и 125 левых эсеров. При этом союз с ними оказался недолговечным. 18 марта 1918 ᴦ., не признав ратификацию Брестского мира, левые эсеры вышли из правительства, а в июле того же года подняли мятеж против советской власти, который был быстро подавлен. Разрыв союза большевиков с левыми эсерами отразил проистекавшие в обществе процессы, приведшие к разрастанию гражданской войны, которая, безусловно, наложила отпечаток на формировавшуюся систему управления страной.

В марте 1918 англо-франко-американские войска высадились в Мурманске; в апрелœе - японские войска во Владивостоке; в мае начался мятеж Чехословацкого корпуса. Все это создало серьезные проблемы для новой власти. К лету 1918 на 3/4 территории страны образовались многочисленные группировки и правительства, выступавшие против советской власти. Советское правительство приступило к созданию Красной Армии и перешло к политике ʼʼвоенного коммунизмаʼʼ.

Во 2-й половинœе 1918 Красная Армия одержала первые победы на Восточном фронте, освободила территории Поволжья, часть Урала. После Ноябрьской революции в Германии Советское правительство аннулировало Брестский мир, были освобождены Украина и Белоруссия. При этом политика ʼʼвоенного коммунизмаʼʼ, а также ʼʼрасказачиваниеʼʼ, направленное фактически на уничтожение казачества, вызвали в различных регионах крестьянские и казачьи восстания и дали возможность руководителям антибольшевистского лагеря сформировать многочисленные армии и развернуть широкое наступление против Советской республики. На территориях, занятых белогвардейцами и интервентами, ширилось партизанское движение.

В марте - мае Красная Армия успешно отразила наступление белогвардейских сил с востока (адмирал А. В. Колчак), юга (генерал А. И. Деникин), запада (генерал Н. Н. Юденич). В результате общего контрнаступления советских войск Восточного фронта в мае - июле были заняты Урал и в последующие полгода, при активном участии партизан, - Сибирь. В апрелœе - августе 1919 интервенты были вынуждены эвакуировать свои войска с юга Украины, из Крыма, Баку, Ср.
Размещено на реф.рф
Азии. Войска Южного фронта разгромили армии Деникина под Орлом и Воронежем и к марту 1920 оттеснили их остатки в Крым. Осенью 1919 была окончательно разгромлена под Петроградом Армия Юденича.

В начале 1920 были заняты Север и побережье Каспийского м. Государства Антанты полностью отозвали свои войска и сняли блокаду. После окончания советско-польской войны Красная Армия нанесла ряд ударов по войскам генерала П. Н. Врангеля и изгнала их из Крыма. В 1921-22 были подавлены антибольшевистские восстания в Кронштадте, на Тамбовщинœе, в ряде районов Украины и др., ликвидированы оставшиеся очаги интервентов и белогвардейцев в Средней Азии и на Дальнем Востоке (октябрь 1922).

Гражданская война принœесла огромные бедствия. От голода, болезней, террора и в боях погибло (по различным данным) от 8 до 13 млн. человек, в т.ч. около 1 млн. бойцов Красной Армии. Эмигрировало к концу Гражданской войны до 2 млн. человек. Ущерб, нанесенный народному хозяйству, составил около 50 млрд. золотых рублей, промышленное производство упало до 4-20% от уровня 1913, сельскохозяйственное производство сократилось почти вдвое.

Гражданская война и интервенция. Первая волна русской эмиграции: идеология, политическая деятельность, лидеры. - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Гражданская война и интервенция. Первая волна русской эмиграции: идеология, политическая деятельность, лидеры." 2017, 2018.

В современной исторической науке сложилась общепринятая периодизация, включающая в себя дореволюционную, послереволюционную (после 1917 г.), именуемую «первой» волной; послевоенную, именуемую «второй» волной эмиграции; «третью» в рамках периода 1960- 1980-х гг.; и «четвертую» - современную (после 1991 г.) волну, совпадающую с постсоветским периодом истории нашей страны. Вместе с тем, ряд отечественных исследователей придерживаются иной точки зрения на проблему периодизации. В первую очередь, среди историков-американистов принято считать в качестве первой волны массовую дореволюционную эмиграцию за океан, преимущественно трудовую.

Русская эмиграция в XIX - начале XX в.

Потоки русских эмигрантов на протяжении XIX - XX вв. носят непостоянный, пульсирующий характер, и тесно связаны с особенностями политического и экономического развития России. Но, если в начале XIX в. эмигрировали отдельные личности, то уже с середины века мы можем наблюдать определенные закономерности. Наиболее значимыми компонентами дореволюционного миграционного потока из России во второй половине XIX-начале XX в., определившими лицо российского зарубежья дореволюционной эпохи, стала политическая, революционная эмиграция в Европу, складывающаяся вокруг университетских центров, трудовая миграция в США и национальная (с элементами религиозной) эмиграция. В 1870-1880-е годы российские эмигрантские центры сформировались в большинстве стран Западной Европы, США, Японии. Российские трудовые мигранты внесли свой вклад в колонизацию Нового света (США, Канада, Бразилия и Аргентина) и Дальнего Востока за пределами России (Китай). В 80-е гг. XIX в. к ним прибавились многочисленные представители национальной эмиграции из России: евреи, поляки, финны, литовцы, латыши, эстонцы. Достаточно многочисленная группа российской интеллигенции навсегда покинула родину после событий революции 1905 г. По сведениям официальной статистики в период с 1828 г. до начала Первой мировой войны количество россиян, покинувших империю, составило 4,5 миллиона человек.

«Первая» волна.

Революционные события 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война привели к появлению большого числа беженцев из России. Точных данных о численности покинувших тогда родину не существует. Традиционно (с 1920-х годов) считалось, что в эмиграции находилось около 2 млн. наших соотечественников. Следует отметить, что массовый отток эмигрантов шел до середины 1920-х годов, затем он прекратился. Географически эта эмиграция из России была, прежде всего, направлена в страны Западной Европы. Основными центрами русской эмиграции первой волны стали Париж, Берлин, Прага, Белград, София. Значительная часть эмигрантов оседала также в Харбине. В США изобретатели и ученые , и другие смогли реализовать свои выдающиеся таланты. «Русским подарком Америке» называли изобретателя телевидения . Эмиграция первой волны представляет собой уникальное явление, поскольку большая часть эмигрантов (85-90 %) не вернулась впоследствии в Россию и не интегрировалась в общество страны проживания. Отдельно стоит сказать об известной акции советского правительства 1922 года: два знаменитых “ ” доставили из Петрограда в Германию (Штеттин) около 50 выдающихся российских гуманитариев (вместе с членами их семей -- примерно 115 человек). После декрета РСФСР 1921 г. о лишении их гражданства, подтвержденного и дополненного в 1924 г., дверь в Россию для них была навсегда закрыта. Но большинство из них были уверены в скором возвращении на родину и стремились сохранить язык, культуру, традиции, бытовой уклад. Интеллигенция составляла не более трети потока, но именно она составила славу Русского Зарубежья. Послереволюционная эмиграция претендовала достаточно успешно на роль главного носителя образа России в мире, идеологическое и культурное противостояние российского зарубежья и СССР в течении многих десятилетий обеспечивало такое восприятие эмиграции значительной частью российского зарубежного и иностранного сообщества.

Кроме Белой эмиграции, на первое пореволюционное десятилетие пришлись также фрагменты этнической (и, одновременно, религиозной) эмиграции - еврейской (около 100 000, почти все в Палестину) и немецкой (порядка 20-25 тысяч человек), а самый массовый вид эмиграции - трудовой, столь характерный для России до Первой мировой войны, после 1917 г. был прекращен.

«Вторая» волна.

Совершенно иной по сравнению с послереволюционной эмиграцией социальный срез представляли собой вынужденные эмигранты из СССР эпохи Второй мировой войны. Это жители Советского Союза и аннексированных территорий, которые в результате Второй мировой войны по тем или иным причинам покинули Советский Союз. Среди них были , коллаборанты. Для того чтобы избежать насильственной репатриации и получить статус беженца, некоторые советские граждане меняли документы и фамилии, скрывая свое происхождение. В совокупности, общая численность советских граждан, находящихся за пределами СССР, составила около 7 миллионов человек. Их судьба решалась на Ялтинской конференции 1945 г., и по требованию Советского Союза они должны были вернуться на родину. На протяжении нескольких лет большие группы перемещенных лиц жили в специальных лагерях в американской, британской и французской зонах оккупации; в большинстве случаев их отправляли обратно в СССР. Более того, союзники передавали советской стороне бывших россиян, оказавшихся на противоположной стороне фронта (как, например, несколько тысяч казаков в Лиенце в 1945 г., оказавшихся в английской зоне оккупации). В СССР их репрессировали.

Не менее 300 тысяч перемещенных лиц так и не вернулись на родину. Основная часть тех, кто избежал возвращения в Советский Союз, или бежал от советских войск из Восточной и Юго-Восточной Европы, отправилась в Соединенные Штаты и в Латинскую Америку. Большое количество ученых уехали именно в США — им помогал, в частности, знаменитый Толстовский фонд, созданный Александрой Львовной Толстой. А многие из тех, кого международные власти относили к категории коллаборантов, уехали в Латинскую Америку. Менталитет этих людей в массе своей значительно отличался от русских эмигрантов «первой» волны, в основном они опасались репрессий. С одной стороны произошло определенное сближение между ними, но слияния в единое целое так и не произошло.

«Третья» волна.

Третья волна российской эмиграции пришлась на эпоху « ». движение и холодная война стали причиной того, что многие люди добровольно покидали страну, хотя всё довольно сильно ограничивалось властями. В общей сложности эта волна вовлекла более 500 тысяч человек. Ее этнический состав формировали не только евреи и немцы, которых было большинство, но и представители других народов, имеющих собственную государственность (греки, поляки, финны, испанцы). Также среди них были те, кто бежал из Советского Союза во время командировок или турпоездок или был принудительно выслан из страны, т.н. «невозвращенцы». Именно так бежали: выдающийся солист балета М. Барышников, и хоккеист А. Могильный. Особо следует выделить подписание СССР Именно с этого момента у граждан Советского Союза появились правовые основания покинуть страну, обосновывая это не семейными или этническими мотивами. В отличие от эмигрантов первой и второй волн, представители третьей выезжали на законных основаниях, не являлись преступниками в глазах советского государства и могли переписываться и перезваниваться с родными и друзьями. Однако неукоснительно соблюдался принцип: человек, добровольно покинувший СССР, впоследствии не мог приехать даже на похороны самых близких родственников. Важным стимулом для многих советских граждан, уезжавших в США в 1970-1990-е годы, стал миф о «великой американской мечте». В массовой культуре за такой эмиграцией закрепилось ироничное название «колбасной», но были и в ней и представители интеллигенции. Среди наиболее ярких ее представителей - И. Бродский, В Аксенов, Н. Коржавин, А. Синявский, Б. Парамонов, Ф. Горенштейн, В. Максимов, А. Зиновьев, В. Некрасов, С. Давлатов. Кроме того, в третью волну эмиграции вошли видные диссиденты того времени, прежде всего, А.И. Солженицын. Деятели третьей волны много сил и времени уделяли тому, чтобы через издательства, альманахи, журналы, которыми они руководили, выражать различные, не имевшие права на выражение в СССР, точки зрения на прошлое, настоящее и будущее России.

«Четвертая» волна.

Последний, четвертый этап эмиграции связывается с политикой в СССР и вступлением в 1986 г. в силу новых правил выезда, существенно упрощающих процедуру эмиграции (Постановление Совмина СССР от 28.08.1986 № 1064), а также принятием закона «О порядке выезда из СССР и въезда в СССР граждан СССР», вступившего в силу 1 января 1993 г. В отличие от всех трех предыдущих эмиграций четвертая не имела (и не имеет) никаких внутренних ограничений со стороны советского, а впоследствии -- российского правительства. За период с 1990 по 2000 г. только из России выехало примерно 1,1 млн человек, из них не только представители разных этнических групп, но и русского населения. Этот миграционный поток имел четкую географическую составляющую: от 90 до 95% всех мигрантов направлялись в Германию, Израиль и США. Такое направление задавалось наличием щедрых репатриационных программ в первых двух странах и программ по приему беженцев и ученых из бывшего СССР в последней. В отличие от советского периода, люди больше не сжигали за собой мосты. Многих вообще можно называть эмигрантами с натяжкой, поскольку они планируют вернуться или живут "на два дома". Другой особенностью последней эмиграции является отсутствие каких-либо заметных попыток с ее стороны к политической деятельности в отношении страны исхода, в отличие от предыдущих волн.

Во второй половине 1990-начале 2000-х годов наблюдался процесс реэмиграции в Российскую Федерацию ученых и специалистов, покинувших родину ранее.

В 2000-х годах начался новый этап истории российской эмиграции. В настоящее время это преимущественно экономическая эмиграция, которая подчиняется общемировым тенденциям и регулируется законами тех стран, которые принимают мигрантов. Политическая составляющая особенной роли уже не играет. В общей сложности число эмигрантов из России с 2003 по настоящее время превысило 500 тысяч человек.

В XX в. в нашей стране происходили драматические и весьма серьезные изменения, к которым не все россияне смогли приспособиться. Десятилетиями многие россияне жили в тяжелых материально-бытовых условиях. Эмиграция (от лат. emigre - выселяюсь) - это выезд граждан из своей страны в другую страну на постоянное место жительство (или на более или менее длительный срок) по политическим, экономическим и другим причинам. Принято говорить о четырех волнах эмиграции: после революции 1917 г. и Гражданской войны; в период и после Великой Отечественной и Второй мировой войн; в конце 60-х - в 70-х гг. XX в.; в последнее десятилетие XX в. и первое десятилетие XXI в.

Многие россияне покинули страну после 1917 г., в ходе и результате Гражданской войны. Чаще всего называют цифру в 2 млн. эмигрантов этой «волны». Русские диаспоры образовались в западноевропейских (Германия, Франция), славянских (Югославия, Болгария, Чехословакия), приграничных (Польша, Финляндия, Румыния, Прибалтийские государства) странах, а также появились в США, Канаде и Австралии, в Латинской Америке, в Китае.

В первые годы после отъезда из России многим эмигрантам казалось, что большевики долго не продержатся и им удастся вернуться на родину. За границей действовали эмигрантские организации, пытавшиеся расшатать советскую власть изнутри или организовать новую интервенцию. Некоторые покаялись и вернулись домой еще до конца 20-х гг. Превращение СССР в мощную державу, победа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., сохранение жесткого политического режима в послевоенном СССР ускорили процесс социокультурной адаптации русских эмигрантов.

Русская эмиграция не представляла собой единого целого. Но важную роль в сохранении духовной связи с Россией сыграла приверженность православию, русскому языку и русской культуре. За границей многие знакомились с Россией через эмигрантов. Эмиграция стала своеобразным историческим феноменом. Она связала старую и новую Россию, Россию и Европу, другие регионы. Многие русские эмигранты были настоящими патриотами России и старались быть ей полезными.

Современная отечественная и зарубежная историография о причинах, содержании и последствиях общенационального кризиса в России и революции в России в 1917 г.

Революционные события 1917 г. в России в силу места, которое занимает наша страна в мире, не могут не быть предметом ожесточенных споров между политиками, публицистами, философами, историками. Различия в понимании предпосылок (причин), в описании событий и подборе фактов, в оценках прихода к власти большевиков и последствий происшедшего переворота являются предметом множества научных и околонаучных дискуссий, конференций, книг, статей. Рамки учебного издания заставляют ограничиться схематичным и обобщенным изложением основных позиций.

Кто-то еще долго будет спорить по поводу того, что именно сыграло главную роль в событиях 1917 г. - упрямство Николая II и ограниченность российской политической элиты, предполагаемое «шпионство» Ленина или доказанное масонство Керенского. Профессиональные историки должны руководствоваться фактами, которые выстраиваются следующим образом.

В дореволюционной России модернизация в политической и духовной сферах отставала от модернизации экономической. Последний российский император после каждого шага вперед делал два шага назад, а в условиях войны утратил ощущение реальности. В условиях тяжелой войны общенациональный кризис и революция не заставили себя долго ждать. С февраля по октябрь 1917 г. в России развивался непрерывный процесс борьбы различных сил за власть, который составил содержание Российской революции 1917 г.

Революция. Коренной переворот, глубокие качественные изменения в развитии явлений природы, общества или познания; социальная революция - переход от отжившего социально-экономического строя к более прогрессивному; коренной переворот в социально-экономической структуре общества

Российская революция 1917 г. стала вызовом всему остальному миру, который стал меняться. Стало осуществляться предвидение русских философов П. Я. Чаадаева, в. С. Соловьева, Ф. М. Достоевского, Н. А. Бердяева о том, что русскому народу предстоит особая миссия в развитии человечества. Марксисты, русские коммунисты во главе с Лениным с гордостью подчеркивали, что центр мирового революционного движения переместился в Россию. Они были убеждены в том, что в России, несмотря на безусловную отсталость, есть достаточные предпосылки для того, чтобы построить лучшее в мире социалистическое общество.

Предметом нашего исследования являются история и основные закономерности христианской деятельности русской эмиграции после 1917 года. Процесс эмиграции шел неравномерно, в определенные периоды времени на постоянное место жительства за границу выезжали значительные массы людей, в другие периоды потоки эмиграции по разным причинам “иссякали”. Рассмотрим подробнее эти потоки (волны эмиграции), обращая особое внимание на их отношение к христианской жизни.

Принято выделять четыре волны русской послереволюционной эмиграции:

Первая (1920-е годы);

Вторая (1940-е годы);

Третья (1970-е годы);

Четвертая (конец 1980-х - начало 1990-х годов).

Однако прежде чем перейти к более подробному рассмотрению этих потоков эмиграции, необходимо упомянуть дореволюционную эмиграцию , которая оказала значительное влияние на религиозную деятельность русской эмиграции в послереволюционное время.

До революции существовали два основных потока русской эмиграции: в Западную Европу и в США и Канаду; во втором потоке особо следует отметить украинцев.

а) Представители русской аристократии и буржуазии, выехавшие из России по различным причинам и после 1917 года оставшиеся за границей. Из этой среды вышло весьма немного духовных лиц, но они могли оказать и часто оказывали значительную материальную помощь церковным общинам за рубежом и занимались иными видами церковной благотворительной деятельности (в частности, помогая неимущим русским эмигрантам в процессе их адаптации к новой жизни за границей).

б) Эмигранты еврейского происхождения (в основном из западных и южных регионов Российской империи), спасающиеся от погромов. Эта часть эмигрантов, как правило, в той или иной степени исповедовала иудаизм и поэтому не имеет прямого отношения к предмету нашего исследования.

в) Эмигранты из Украины (преимущественно из западной части и так называемой Карпатской Руси). Основной причиной их эмиграции обычно считается экономическое стремление к обретению земель в Канаде и в США, однако для их эмиграции были и определенные политические и религиозные причины. В числе политических причин можно назвать противостояние полонизации с одной стороны и русификации - с другой (по­скольку эта часть населения обладала определенным национальным (в частности, языковым, обрядовым и др.) своеобразием и стремилась сохранить его). По религиозной принадлежности эти украинские эмигранты были частью православные, частью католики восточного обряда (униаты). Первые нередко вступали в противоречие с католическим окружением, вторые - как с православной (поскольку они официально считались православными, но отказывались принимать таинства Православной Церкви), так и с латинской католической иерархией, поскольку далеко не все представители традиционного (латин­ского) католичества признавали правомерность как самого использования восточного обряда, так и некоторых его особенностей (в частности, женатого духовенства). Приехав в США и Канаду, они также встретились с неприятием со стороны местных иерархов Католической Церкви, что стало одной из причин массового обращения этой части эмиграции в Православие. Другой, более важной причиной обращения послужила большая миссионерская работа, проводимая православными в Америке. Этой работе оказывали особое содействие бывшие тогда правящими архиереями в Америке епископ Алеутский и Аляскинский Владимир (Соколовский, в Америке с 1887/1888 по 1891 годы), принявший в Православие эту группу верующих, наследовавший ему на этой кафедре епископ Николай (Зиоров, 1891–1898) и архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон (Бела­вин, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси, причисленный позднее к лику святых; 1898–1907). Обосновавшись в Америке, эта группа эмигрантов оказывала большое содействие становлению православных общин в США и Канаде. Из ее среды вышли многие видные епископы, священники и богословы Православной Церкви в Америке (Orthodox Church in America), до настоящего времени играющие ведущую роль в руководстве этой Церковью. В качестве примеров современных потомков этих эмигрантов можно назвать предстоятелей этой Церкви Высокопреосвященнейших Феодосия и Германа, митрополитов всея Америки и Канады, заведующих канцелярией Православной Церкви в Америке протопресвитеров Даниила Губяка (бывшего впоследствии настоятелем Московского подворья Православной Церкви в Америке, ученика и последователя видного американского православного богослова протопресвитера Александра Шмемана) и Родиона Кондратика, ответственного секретаря Православной Церкви в Америке по связям с общественностью протоиерея Григория Гавриляка и многих других.

г) Русские духоборы, выехавшие в Америку по ходатайству Л. Н. Толстого. Духоборы, как правило, старались сохранить в эмиграции принятые ими традиции и обряды, жили весьма обособлено и в целом не оказали значительного влияния на духовную жизнь русской эмиграции.

д) Революционеры, сторонники различных русских политических партий и течений, скрывавшиеся от преследования властей (в основном в Западной Европе), незначительная часть которых по различным причинам осталась в эмиграции после революции. Эта группа, как правило, была настроена атеистически, и лишь немногие из нее впоследствии пришли в Церковь.

Первая волна русской эмиграции, как мы отмечали выше, приходится на 1920-е годы. Гражданская война Белой армией проиграна, и многие россияне, по тем или иным причинам опасающиеся преследования со стороны большевиков, вынуждены эмигрировать.

В составе русской эмиграции первой волны можно выделить следующие основные потоки:

а) Эмигранты с Юга России (вместе с отступающими частями армии генерала П. Н. Врангеля). Путь их, как правило, лежал через Константинополь на Балканы (в Югославию, Чехословакию и Болгарию). Затем многие представители этого течения русской эмиграции переехали в Западную Европу (преимущест­венно во Францию), а часть обосновалась в США. Подобным путем проследовал, например, видный русский иерарх митрополит Вениамин (Федченков, в конце жизни, правда, вернувшийся в Россию) и многие другие.

б) Эмигранты с Востока России (вместе с отступающими частями армии адмирала А. В. Колчака). Многие из них попали в Китай, а после китайской революции были вынуждены выехать в Австралию. Незначительная часть этого потока осталась в Австралии, а большинство переехало в Америку.

в) Эмигранты с Запада России, многие из которых невольно оказались в эмиграции в связи с изменением государственных границ (Польша, Финляндия, Латвия, Литва и Эстония стали самостоятельными государствами, Западная Украина и Западная Белоруссия вошли в состав Польши и т. д.). Некоторые из них остались на месте, другие же через Восточную Европу проследовали в Западную; часть их отправилась затем далее, в США и Канаду.

Пути эмиграции ряда представителей этой волны были и иными, но они не носили массового характера.

Религиозная деятельность первой волны эмиграции оказала огромное влияние на духовную жизнь не только русского зарубежья, но и населения самих тех стран, в которых оказались русские изгнанники. В качестве примеров можно назвать создание и деятельность Русского студенческого христианского движения (РСХД), Свято-Сергиевского Православного богословского института в Париже, Института им. Н. П. Кондакова в Праге, Свято-Владимирской Православной духовной семинарии в Крествуде (США), Свято-Троицкой Православной духовной семинарии в Джорданвилле (США) и многие другие.

Приведем некоторые вехи развития религиозной деятельности первой волны эмиграции.

В начале 1920-х годов создается Русское студенческое христианское движение (РСХД). Начало организованному Движению было положено 1–8 октября 1923 года на I общем съезде РСХД в местечке Пшеров близ Праги (Чехословакия).

В 1925 году начинает работу Свято-Сергиевский Богословский институт в Париже, преподавателями которого в разные годы были ведущие православные богословы и религиозные деятели русского зарубежья: епископ (впоследствии митрополит) Вениамин (Федченков), протопресвитеры Борис Бобринской, Василий Зеньковский, Алексий Князев, архимандрит Киприан (Керн), протоиереи Сергий Булгаков, Георгий Флоровский; А. В. Карташев, Г. П. Федотов и другие. Институт окончили или учились в нем митрополит Николай (Еремин), архиепископы Георгий (Вагнер), Никон (Греве), Павел (Голышев), Серафим (Дулгов), Серафим (Родионов), епископы Александр (Семенов Тян-Шанский), Дионисий (Лукин), Константин (Ес­сен­ский), Мефодий (Кульман), Феодор (Текучев), протопресвитеры Александр Шмеман и Иоанн Мейендорф, протоиереи Николай Озолин, Михаил Фортунато, иеромонах Савва (Струве), один из руководителей Русского студенческого христианского движения К. А. Ельчанинов, видные православные богословы П. Н. Евдокимов и И. М. Концевич и др.

В ноябре 1927 года в храме Свято-Сергиевского подворья в Париже была совершена первая литургия на французском языке, а в конце 1928 - начале 1929 годов родился первый франкоязычный православный приход святой Женевьевы (Геновефы Парижской), настоятелем которого был назначен о. Лев (Жил­ле). Первые богослужения проходили в помещении РСХД на бульваре Монпарнас, д. 10, а затем, благодаря содействию П. Н. Ев­докимова, приходу был предоставлен бывший лютеранский храм Святой Троицы в 13-м округе Парижа .

Значительную роль в духовной жизни русского зарубежья сыграло также братство святителя Фотия, действовавшее под омофором Московского Патриархата. В это братство входили братья Евграф, Максим и Петр Ковалевские, В. Н. Лосский и другие.

В составе первой волны эмиграции были представители аристократии, буржуазии, армии, творческой интеллигенции, а также немало выходцев из народа - крестьян и рабочих. Социальный состав этой волны эмиграции представляет интерес для изучения религиозной деятельности русского зарубежья прежде всего в связи со значительным социальным расслоением эмигрантской массы (особенно в первое время). Люди из близких социальных слоев старались держаться вместе, и, как отмечал митрополит Евлогий, описанное социальное расслоение иногда накладывало существенный отпечаток на устройство церковной жизни целых приходов.

Так, в 1925 году общество галлиполийцев в Париже (объеди­нявшее многих представителей военной эмиграции, имевших отношение к этой военной кампании) арендовало помещение для своих собраний и устроило там церковь во имя преподобного Сергия Радонежского. В духовной жизни этого прихода долго имели место нестроения, пока его настоятелем не был назначен отец Виктор Юрьев (будущий протопресвитер), сам бывший галлиполийцем . В другом православном приходе в городе Кламаре под Парижем собрались представители русской аристократии (член учредительного комитета Свято-Сергиевско­го подворья в Париже граф К. А. Бутенев-Хрептович, князья Трубецкие, Лопухины и др.). Духовная жизнь этого прихода стала возрождаться после назначения туда настоятелем пожилого священника Михаила Осоргина, родственника Трубецких, в прошлом кавалергарда, а затем губернатора. Как писал митрополит Евлогий, отец Михаил Осоргин был “среди своих многочисленных родственников в Кламаре <…> как бы патриарх над всем родовым объединением: судит и мирит, обличает и поощряет, а также крестит, венчает, хоронит. Пастырь добрый, евангельский” .

Вторая волна русской эмиграции (1940-е годы) имела одно главное направление: с оккупированных территорий запада СССР в Германию и Австрию (в соответствии с отступлением немецкой армии), а оттуда - в Южную Америку (Аргентина и др.), США и Канаду, но в нее, как и в первую эмиграцию, было вовлечено немало людей. Представителями ее в основном были люди, интернированные фашистской Германией из России во время второй мировой войны. Другая часть этой волны состояла из людей, по различным причинам покинувших Советский Союз с отступающими немецкими войсками. И, наконец, третья, менее многочисленная, часть этой волны добровольно, по тем или иным причинам, приняла решение сотрудничать с Германией в ее войне против Советского Союза, в том числе лица, объединенные в составе так называемой “Русской освободительной армии” (РОА) под руководством генерала А. А. Вла­сова (“власовцы”). Все они справедливо опасались возвращения в СССР, где их с большой вероятностью ожидали жестокие репрессии.

После окончания войны некоторые из указанных лиц по соглашению между державами-победительницами были высланы в СССР и репрессированы. Желая избежать репатриации, представители второй волны эмиграции покидали Европу и в конце концов осели в Южной Америке (Аргентина, Чили и др. страны), в США и Канаде.

Духовное состояние второй волны эмиграции было весьма своеобразным. С одной стороны, эмигранты второй волны в течение длительного времени жили в условиях советского атеистического строя. С другой стороны, многие из них еще помнили религиозную жизнь в дореволюционной России и стремились к восстановлению религиозных устоев. Вторая эмиграция дала русскому зарубежью не много священников и богословов, но значительную массу верующих, пополнивших состав православных приходов в Южной и Северной Америке (преимущест­венно под омофором Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ)). В числе наиболее ярких религиозных деятелей второй волны можно назвать архиепископа Андрея (Рымаренко) и протоиерея Димитрия Константинова.

Сравнивая первую и вторую волну эмиграции, протоиерей Димитрий Константинов отмечает, что последняя, “осев по ряду причин не столько в Европе, сколько на других континентах, стала эмиграцией <…> храмостроительной” . В то же время он подчеркивает, что представители духовной элиты первой волны эмиграции относились ко второй волне с известным пренебрежением, как к «чему-то малоценному, “советскому”, непонятному, невежественному и едва ли не полудикому» .

Третья волна эмиграции (1970-е годы) носила преимущественно политический характер. Ее основу составили лица еврейской национальности, эмигрировавшие в Израиль, ряд правозащитников и диссидентов, подвергшихся репрессиям в СССР (в том числе преследуемых за веру), а также так называемые “невозвращенцы”. Некоторые из них оставались в Израиле, другие перебирались оттуда в США. Совсем немногие направлялись непосредственно в США, и единицы - в Западную Европу.

Духовный уровень христианской части этой волны эмиграции был весьма невысок, однако в условиях эмиграции некоторые ее представители пришли к Богу и стали священниками и богословами. В числе религиозных деятелей третьей волны можно упомянуть, например, священников Илию Шмаина, служившего в Святой Земле и во Франции, а затем возвратившегося на родину, и настоятеля храма Христа Спасителя в Нью-Йорке священника Михаила Аксенова.

Четвертая волна эмиграции началась после перестройки в конце 1980-х годов. Она носила преимущественно экономический характер. Эмигранты 80-х годов ехали в США, Канаду, Западную Европу (преимущественно в Германию) и, по сложившейся традиции, в Израиль.

Некоторые уезжали за границу для получения серьезного классического богословского образования. В качестве примеров религиозных деятелей четвертой волны можно назвать известного богослова иеромонаха Николая (Сахарова), исследователя духовного наследия архимандрита Софрония (Сахарова), и настоятеля храма Сошествия Святого Духа на апостолов в г. Бридж­порте (США) священника Вадима Письменного.

В целом же духовный уровень представителей этой волны примерно соответствовал уровню третьей волны. Так же, как и тогда, люди, далекие от веры, оказавшись в эмиграции, в одиночестве и в отрыве от привычного им уклада, нередко стремятся к русскоязычному общению. Православный храм часто становится не только духовным центром, но и местом регулярных встреч русской общины. Постепенно люди приходят к Богу и включаются в духовный ритм православного богослужения.

В заключение необходимо отметить общую для русского зарубежья тенденцию. Многие потомки русских эмигрантов во втором и особенно в третьем поколении перестают владеть русским языком и, оставаясь православными, в значительной степени теряют духовную связь с родиной своих предков. Один из видных пастырей русской эмиграции протоиерей Борис Старк (1909–1996), представитель первой волны, вспоминает, в частности: “Я знал одну семью в Париже, где дети воспитывались совершеннейшими французами. Все русское было под запретом, даже язык. Родители, на себе испытавшие тиски ностальгии, не хотели таких же мук для своих чад <…> Не берусь осуждать этих людей. Они желали детям только добра, хотели уберечь их от горьких метаний, чтобы они не рвались на утраченный русский берег. Почти все дети, бывшие моими воспитанниками в Русском доме в Париже и оставшиеся там, сейчас уже в самой малой степени осознают себя русскими. А что говорить об их детях!” . В то же время, как было отмечено выше, на Запад прибывают новые эмигранты из России, которые пополняют русскую общину (хотя изначально они в целом весьма далеки от религии), и некоторые из них в эмиграции постепенно находят путь к Богу и к Церкви.

Таким образом, можно видеть, что представители всех волн русской эмиграции нашли свое место в религиозной жизни русского зарубежья. Религиозная деятельность во все времена была и остается важной составной частью жизни русской эмиграции.

Бер-Сижель Е. Первый франкоязычный православный приход // Альфа и Омега. 2002. № 3(33). С. 326, 330, 332.

Константинов Д. В. Через туннель XX столетия / Под редакцией А. В. Попова . (Материалы к истории русской политической эмиграции. Вып. III). М., 1997. С. 363.

Интервью с протоиереем Борисом Старком // Переписка на исторические темы. Сб. статей. М., 1989. С. 324.

Весь мир облетела весть о присуждении Нобелев-ской премии по литературе Ивану Бунину — русская эмиграция переживала общий «невыдуманный наци-ональный праздник». Объединенные общим порывом, знаменитые и безвест-ные соотечественники Бунина, оказавшиеся за рубежом, плакали от радости, словно узнали о победе на фронте; «будто мы были под судом и вдруг оправ-даны», как было сказано в одном из поздравлений. Газеты, ликуя, трубили о победе русской литературы и русской эмиграции: «за Буниным ничего не было — утверждал поэт и лите-ратурный критик Георгий Адамович, — ни послов, ни ака--демий, ни каких-либо издательских трестов… Ничего. Никакой реальной силы. <…> Но этого оказалось достаточно для торжества».

Свежеиспеченный лауреат отправ-ляется в «столицу русского зарубежья» — Па-риж, где чествования и банкеты сменяли друг друга с карнавальной быс-тро-той в атмосфере всеобщего радост-ного опья-нения. Поездка со свитой в Сток-гольм, где Бунин восхитил сдер-жан-ных шведов царственно-аристократическими повадками и едва не потерял нобелевские диплом и чек, стала завершением праздника. Часть денег была роздана — пре-жде всего малоимущим друзьям-писателям (и не только друзь-ям: не была обде-лена и не жаловавшая «само-надеянного барина» Марина Цве-таева), но бóльшая часть денег была проку-чена; предпринятое нобелевским лауреатом собрание сочинений оказалось убыточным. И вот уже снова знако-мый стук колес, и Бунин ездит по разным концам Европы читать свои рассказы и украшать своим присутствием банкеты в собственную честь, и вновь бьется буквально «за каждую копейку» гонорара, пристраивая новые произведения в эмигрантской периодике.

Нобелевская премия Бунина стала первым подведением итогов всей эмиграции за дюжину лет ее послереволюционного рассеяния. Лауреатом впервые в исто-рии премии стало «лицо без гражданства».

Эмиграции предшествовало беженство, вызванное Гражданской войной. Фев-ральская революция, на которую возлагали столько надежд, не стала победой демократии и либерализма. Лозунгом Временного прави-тель-ства был «Война до победного конца», но солдаты устали воевать. Ленин же обещал мир — на-родам, землю — крестьянам, заводы и фабрики — рабочим, и привлек на свою сторону прежде всего трудовое население. После Октябрь-ской рево-люции страна раскололась на красных и белых, братоубийственная война оказа-лась беспощадной.

Красный террор выплеснул из страны многих. Сотни тысяч беженцев, осевших на чужих берегах, принято называть в отечественной историографии первой волной эмиграции.

Эмиграция, предпочтенная террору, ежедневным арестам, экспроприации — это не рациональный просчет жизненных стратегий, это бегство, желание укры-ться в безопасном месте, переждать до лучших времен. Среди тех, кто покинул родину после Октября 1917 года, оказалось немало выдающихся пред-ставителей русской литературы, музыкантов и художников, артистов и фило-со-фов. Перечислим главные причины, побудившие их к отъезду или даже бегству.

Во-первых, резкое неприятие большевистской власти, отторжение не только ее идеологии, но и ее главных деятелей: так, Бунин и Куприн прославились такой острой антибольшевистской публицистикой, что остаться для них означало добровольно встать к стенке. Оставшись в Петрограде и выжидая, даже про-должая заниматься сочинительством, Дмитрий Мережковский и Зи-наида Гиппиус пришли позже к тому же решению и стали столь же резкими крити-ками новой власти. Большевистскую революцию не приняли многие — это был сознательный выбор, творческий и идеологический. Не пред-принимая никаких явных антибольшевистских шагов, уехал в Италию с лекци-ями симво-лист Вячеслав Иванов; «на лечение» (это была удобная формулировка для мно-гих беглецов, поддержанная наркомом просвещения Луначарским) уехал в Бер-лин писатель Алексей Ремизов. Оба не вернулись.

Во-вторых, физическое выживание. Для многих деятелей литературы и искус-ства революция и Гражданская война означали прекращение профессиональ-ной деятельности. Далеко не всех устраивали выступления перед красноармей-цами за скудный паек, сочинение агиток и малевание плакатов. Рахманинов и Прокофьев покинули Россию, чтобы покорить Америку: великая слава пиа-ниста-виртуоза навсегда задержала Сергея Рахманинова в эмиграции, а Сергей Прокофьев, плодотворно работавший и как композитор, вернулся на родину и органично влился в идеологизированное советское искусство, соз-дав, напри-мер, «Здравицу» Сталину. Артисты МХТ, уехав на длительные га-стро-ли, вер-нулись не все — труппа раскололась. Уезжали и звезды дореволю-ционного русского экрана. В гастрольную поездку отправилась гордость отечественной сатиры Тэффи — ради заработка, читать комические стихи и скетчи; закон-чилось это турне в Париже.

В-третьих, советская власть могла сделать врагом недавних сторонников. Даже не прибегая к крайним мерам, советская власть избавлялась от слишком неза-висимых умов, высылая их из страны. На так называемом философском паро-ходе (на самом деле их было два: «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия») бо-лее 160 интеллектуалов вместе с семьями прибыли в конце 1922 года в немец-кий порт Штеттин. Высланные не были врагами советской власти, но их инако-мыслие было слишком очевидным.

В-четвертых, границы Советской России сильно уменьшились по сравнению с дореволюционными, появились новые государства, и в традиционно дачных местах оказались за рубежом — в Финляндии Леонид Андреев и Илья Репин, а в Эстонии — Игорь Северянин. В прибалтийских государствах сложились большие русские диаспоры никуда не уезжавших людей, родившихся и вырос-ших в Риге или Дерпте (Тарту). Немало русских жили в Польше и в Харбине, на территории Китая.

Было и в-пятых: Марина Цветаева, отлично вписавшаяся благодаря особен-ностям таланта и характера в творческую обстановку послереволюционной Москвы 1920-х годов, отправилась в Прагу, где жил ее муж Сергей Эфрон — белоэмигрант. Сложный случай Горького — организатора большевистской культурной поли-тики, уехавшего из-за разногласий с новой властью и не имев-шего связей с эмиграцией — повлиял на другие судьбы: Владислав Ходасевич с Ниной Берберовой поехали именно к нему, но уже не вернулись.

Наконец, младшее поколение эмиграции: юношам, оказавшимся в белой ар-мии, путь в Россию был отрезан. Судьбы их оказались разными: Гайто Газданов стал писателем; Алексей Дураков — поэтом, погибшим в сербском Сопротивле-нии; Илья Голенищев-Кутузов, тоже поэт и тоже сербский парти-зан, вернулся в Россию после Второй мировой войны и стал крупным ученым, специалистом по творчеству Данте. Впрочем, его увозили родители — как и Владимира Набо-кова, чей отец был одним из лидеров кадетской партии. Невозможно предста-вить Набокова советским писателем; появление же «Лолиты» в СССР и вовсе превосходит все мыслимые допущения.

Большинство эмигрантов не предполагали, что эмиграция станет их судьбой. Некоторые писатели и деятели культуры продолжали жить с советскими паспортами, с симпатией писать о советской литературе и культуре и носить прозвище «большевизанов» (как Михаил Осоргин). Но всеобщие надежды на недолговечность большевиков быстро таяли, с 1924 года все больше стран признавали СССР, а контакты с друзьями и родственниками сходили на нет, поскольку переписка с заграницей грозила советским гражданам нешуточными преследованиями. Историк-классик Михаил Ростовцев предупреждал Бунина:

«В Россию? Никогда не попадем. Здесь умрем. Это всегда так кажется людям, плохо помнящим историю. А ведь как часто приходилось чи-тать, например: „Не прошло и 25 лет, как то-то или тот-то измени-лись“? Вот и у нас будет так же. Не пройдет и 25 лет, как падут боль-шевики, а может быть, и 50 — но для нас с вами, Иван Алексеевич, это вечность».

У послереволюционной эмиграции стратегия оказалась одна: выживание. Направление беженства определило характер эмиграции. Из Крыма и Одессы эвакуировались остатки белой армии; с ними уходило гражданское населе-ние — семьи военных; уходили те, кто в глазах победивших большевиков вы-глядел «контрой», недобитыми буржуями. Воспетое Блоком в «Двенадцати» «Тра-та-та» («Эх, эх, без креста!») приводило Бунина в ярость; он был среди тех, кто не принимал большевизма не просто политически, но и психофизи-чески: «какие-то хряпы с мокрыми руками» не убеждали его ни как будущие правители государства, ни как слушательницы возвышенных стихов.

Первой оста-новкой оказался Константинополь, турецкая столица. Французские окку-паци-онные власти, ужаснувшись численности прибывшей русской армии, отпра-вили военных в лагеря на голых островах — Галлиполи и Лемнос, и еще даль-ше — в тунисскую Бизерту. В островных лагерях проводились концерты, ставились спектакли, а ежеднев-ная газета не издавалась на бумаге, а звучала из репродуктора. Обеспокоенные отличной подготовкой и приподнятым духом русских солдат, французы по-спешили отослать их на работу в славянские страны, прежде всего в Сербию и Бол--гарию.

Русских беженцев приютило Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия), и на Балканах возникла русская диаспора. Это была по большей части монархическая, в еще большей части патриотическая и ан-ти-большевистская эмиграция. После войны, распада Австро-Венгерской монархии и Османской империи новообразованное коро-левство остро нуждалось в квалифицированных кад-рах — врачах, учителях, юристах. Русские эмигранты оказались исключительно кстати: они препода-вали в университетах и школах, работали врачами и мед-пер-соналом всех уров-ней, прокладывали дороги и строили города. В присут-ствии королевской семьи 9 апреля 1933 года был открыт Русский дом имени императора Николая II: «Не кичись, Европа-дура, / Есть у нас своя культура: / Русский дом, блины с икрой, / Досто-евский и Толстой!»

Между тем своим появлением Русский дом обязан приня-тию в среде русской эмиграции положения о «русских Афинах», то есть о раз-витии национальной эмигрантской культуры, которая должна была вер-нуться в Россию. «Бедные, старые, лохматые русские профессора наполнили на чуж-би-не книгами кафед-ры и университеты, как греки некогда, после паде-ния Константинополя», — вспоминал поэт Милош Црнянский.

Целостной эмигра-ция не была нигде, не исключение и Королевство сербов, хорватов и словенцев: большинство русских осталось на земле южных славян, они не обязательно ассимилировались, но Белград или Скопье стали их новой родиной. Русские зодчие отстроили новый Белград со всеми его узнаваемыми зданиями: королевские резиденции (возведенные Николаем Красновым, соз-дателем крым--ской Ливадии), новые церкви в сербско-византийском стиле (разработан-ном Григорием Самойловым), театры, банки и гостиницы, в том числе лучшие отели Белграда «Москва» и «Эксельсиор». Эмигрировавших из послереволюци-он-ной России архитекторов и инженеров-строителей в Югославии трудилось более трехсот.

Если на Балканах диаспора была по преимуществу «недемократической», православно-монархической, то Праге суждено было стать центром «прогрес-сивных русских». С 1921 по 1932 год в Чехословакии действовала инициирован-ная правительством «Русская акция». Средства на сохранение «остатка куль-турных сил России» (слова президента Чехословакии Масарика) выделялись весьма значительные, но принимающая сторона руководствовалась не только гуманизмом — подготовкой кадров для будущей России, — но и прагматикой: рус-ские культурные и научные институты, учрежденные и развиваемые эми-гран-тами, служили престижу Чехословакии.

«Русский Оксфорд» собирал сту-ден-тов со всего зарубежья, обеспечивая их сти-пендиями. Именно так попал в Прагу Сергей Эфрон — муж Марины Цветаевой. Интеллигенция — профес-сора, учи-теля, инженеры, писатели и журналисты — были обеспечены посо-биями. Даже поэтические кружки обретали строгий академический вид: так, «Скитом поэ-тов» руководил профессор Альфред Бем, и там проходили насто-ящие исто-рико-филологические чтения.

Литературная Прага соревновалась с Парижем; Марк Слоним, возглавлявший литературный отдел в журнале «Воля России», не делил русскую литературу на советскую и эмигрантскую, но предпочтение неизменно отдавал первой. Стоит сравнить атмосферу Праги, зачитывавшейся советскими писателями, с Белградом: когда Голенищев-Кутузов опубликовал в Белграде статьи о пер-вом томе «Поднятой целины» Шолохова и романе Алексея Толстого «Петр I», то номера журнала были конфискованы югослав-ской полицией, а автора аре-стовали за «советскую пропаганду».

Русским пра-жанам, мечтавшим о «возвра-щенчестве с высоко поднятой голо-вой», победно вернуться не удалось; многих ждала драматическая участь после Второй миро-вой войны — вплоть до ареста и гибели, как Альфреда Бема. «Ев-ра-зийский соблазн» завершился расколом на правую и левую группы. Левые евразийцы стремились в Советский Союз, поверив в идеи коммунизма. Сергей Эфрон и Дмитрий Святополк-Мирский поплатились за свою веру жизнью (оба были арестованы и погибли).

После «кламарского раскола» (на рубеже 1928-1929 годов) евразийство воз-главил представитель правого крыла — Петр Савицкий, и до оккупации Чехо-слова-кии интенсивно развивалась евра-зийская историософия, но гитлеров-ская власть запретила движение, нало-жив вето на последнюю, уже подго-тов-ленную к изданию «Евразийскую хро-нику». После победы Савицкий был арестован, отсидел в мордовских лагерях; к этому времени относится его эпистолярное зна-комство со Львом Гумилевым, позже начинается активная переписка, обмен идеями и взаимовлияние.

Литературная и театральная Прага была средоточием нескольких культур, куда органично влилась и русская. Если в иных центрах русского рассеяния эми-гран--ты чувствовали себя чужими в чуждом и непонятном мире, то в Праге, напротив, было взаимное притяжение интеллигенции двух славянских наро-дов. Особой национальной гордостью эмигрантов была Пражская труппа Мос-ковского Художественного театра: в ее составе были актеры, не вернув-шиеся в СССР после заграничных гастролей.

Если некогда Константинополь стал своего рода гигантским пересыльным пунктом, где вчерашним гражданам огромной мощной страны пришлось свыкаться со ста-ту-сом эмигрантов, то в Берлине, игравшем в 1921-1923 годах роль одного из центров русской культурной жизни, скрещивались на краткий исторический миг пути тех, кто останется в эмиграции, и тех, кто вернется на родину. В Бер-лине надолго или временно останавливались Андрей Белый, Алексей Ремизов, Илья Эренбург, Владислав Ходасевич, Виктор Шкловский, Борис Пастернак, Борис Пильняк, Сергей Есенин.

Немецкая марка упала, и жизнь привлекала дешевизной. Именно экономи-ческие выгоды обусловили размах постановки издательского дела: с 1918 по 1928 год в Берлине было зарегистрировано 188 русских издательств. Самые известные среди них — «Издательство Зино-вия Гржебина», «Издательство Ладыжникова», «Знание», «Геликон», «Петро-полис», «Слово». Редактор жур-нала «Русская книга» (позд-нее — «Новая русская книга») Александр Ященко сформулировал принцип единства русской лите-ратуры — без разделения на советскую и эмигрантскую.

Берлинская пресса была самого разного спектра: от эсеровских газет до жур-нала «Беседа», в редколлегию которого входили Ходасевич и выехавший «для лечения» Горький. Будто нет и не было никакой цензуры, в Берлине печатали новые произведения Федора Сологуба, Михаила Булгакова, Евгения Замятина, Константина Федина, а тиражи отправляли в Россию.

В восстановленном по петроградскому образцу Доме искусств на подмостки выхо-ди-ли писатели, которым через несколько лет суждено было расстаться навсегда. К берлинскому периоду жизни Набокова (с 1922 по 1937 год), всту-пившего в литературу под псевдонимом Сирин, отно-сится почти все написан-ное им по-русски в стихах и прозе в межвоенное время. Затерянные среди немцев с их унылым картофельным салатом и устрашающим совместным пением, русские, казалось Набокову, скользили по берлинской жизни подобно «мертвенно-яркой толпе» статистов в немом кино, чем многие эмигранты не грешили подрабатывать «за десять марок штука», как описывает он в романе «Машенька». Русские лица оказались запечатленными на кино-пленку в филь-мах немого кино «Метрополис», «Фауст», «Голем», «Последний человек».

Подспудно шел активный процесс взаимного обогащения культур, быстрого знакомства с современными эстетическими и интеллектуальными тенден-циями, многие из которых привезли в Берлин эмигранты: русский авангард в искусстве, формализм в литературоведении, из которого возникнет впослед-ствии европейский структурализм. Выставки русских художников сменяли друг друга: Гончарова, Коровин, Бенуа, Сомов, Кандинский, Явленский, Шагал.

Несколько лет существования русского Берлина стали своего рода передышкой, временем самоопределения для оказавшейся в нем русской творческой элиты. Те, кто выбрал эмиграцию, вскоре разъехались из Германии: большинство —в Париж, некоторые — в Прагу, иные — в прибалтийские страны. Эксперимент закончился, «Шарлоттенград», где все говорили по-русски, перестал сущест-вовать.

Как известно, Россия состоит из столицы и провинции. Именно так оказался устроен и мир русского рассеяния. Космополитической столицей после Первой мировой войны был Париж. Париж, город, в который полтора века стремились все мыслящие русские люди, стал и столицей русского рассеяния. Благодаря политике Третьей рес-публики, благосклонной к русским беженцам, русские эмигранты буквально хлынули на берега Сены.

После краткого пребывания в Константинополе и Софии в марте 1920 года в Париж прибыл и Бунин, который быстро стал играть роль литературного мэтра. «Па-риж нравится», — записала в дневнике жена писателя Вера Муромцева-Бунина. И грустно добавила:

«Нет почти никаких надежд на то, чтобы устроиться в Па-риже. <…> За эту неделю я почти не видела Парижа, но зато видела много рус-ских. Только прислуга напоминает, что мы не в России».

Почти непроницаемое существование двух миров, французского и русского, продолжалось вплоть до Второй мировой войны: измученный «Великой» — Первой мировой — вой-ной, Париж веселился в упоении от победы, от Вер-сальского мирного дого-вора, наложившего непо-мерную контрибуцию на Германию, и равнодушно отнесся к русским. Многие вчерашние «вранге-левцы» и «деникинцы», кадровые офицеры были согласны на любое место: чернорабочих на заводах «Пежо» и «Рено», груз-чиков, таксистов. Русская интеллигенция, аристократия, буржуазия, военное и чиновническое сословие во Франции стремительно обеднели и пролетаризи-ровались, пополняя ряды лакеев, официантов, мойщиков посуды.

Париж стал главным литературным центром русского зарубежья. Русский «городок», как его называла Тэффи, собрал все лучшие, жизнеспособные твор-ческие силы эмиграции. Париж уже в конце XIX века был Меккой для худож-ников и музыкантов. В предреволюционное десятилетие Русские сезоны Сергея Дягилева завоевали Париж и весь культурный мир. Музыкально-театральная жизнь русского Парижа только в перечислении имен и событий заняла бы многие страницы.

Но культурное наследие русского зарубежья прежде всего логоцентрично, что про-явилось в издательской деятельности, в разноплановости периодики, в мно-гообразии литературы художественной, поэзии и прозы, и документаль-ной — мемуары, дневники, письма. К этому следует прибавить философские трактаты, критику и публицистику. И если метафорически русская эмиграция может быть определена как текст, то его главные страницы были написаны в Париже.--

«Мы не в изгнании, мы в послании», — заметила однажды Нина Берберова. Завершив традиции классической русской прозы в творчестве Бунина и поэти-ческого Серебряного века в творчестве Георгия Иванова и Марины Цветаевой, создав миф о православной Руси в эпопеях Ивана Шмелева, придав русской книжности и фольклорной архаике черты модерна в сочинениях Алексея Реми-зова, русское зарубежье восполнило русскую литературу XX века, воссоздав ее целостность.

Эмигранты держались сознанием, что они выбрали свободу, что в оставленной России творческая личность унижена и придавлена полити-ческим режимом и социальным заказом. Георгию Адамовичу казалось, что советская литература упрости-лась до лубка, а Ходасевичу предписанное соцреализмом «счастье» виделось чем-то вроде удавки — по мере приближения общества к коммунизму «литература задохнется от счастья».

Культура русской эмиграции во многом оказалась компенсаторной по отно-шению к советской — не только в слове, но и в балете или в изобразительном искусстве. Это происходило во всем: религиозная философия против научного коммунизма, литературный модерн и поэтизация русской старины против авангарда 20-х и соцреализма 30-х, одиночество и свобода против диктатуры и цензуры. У большинства мэтров литературы русского зарубежья советская действительность и советская культура вызывали отвращение и отторжение. Зинаида Гиппиус предлагала:

«Неужели никому не приходило в голову, оставив в стороне всякую „полити-ку“, все ужасы, разрушенье, удушенье, кровь (это тоже зовется „политикой“), взглянуть на происходящее в России и на советских повелителей только с эсте-тической точки зрения? <…> Попробуйте. Если насчет всех прочих сторон („политика“) еще могут найтись спорщики, то уж тут бесспорно: никогда еще мир не видал такого полного, такого плоского, такого смрадного — уродства».

Советские люди пугали эмигрантов даже на фо-тографиях: без носков ходят (летом). Казалось, однако, что уродство пройдет, что Россия вернется к своим традициям и тогда окажется, что эмиграция стала соединительным мостом между прошлым и будущим. В Па-риже в 1924 году Бунин произнес речь «Мис-сия русской эмиграции». Пи-са-тель говорил о погибели России, имея в виду тысячелетнюю Россию с ее пра-во-слав-ной верой, сложившимся обще-ственным укладом с царем во главе госу-дарства, с историческими завоева-ниями, побе-дами и великими культур-ными дости-же-ниями. Миссия русской эмиграции виделась в сохранении этой преем-ствен-ности. Но как это сделать — ни поли-тики, ни писатели, ни фи-ло-софы, ни тем более юные балерины от-вета бы дать не смогли.

Никакой моти-вации жить в чужой стране у большинства не было. Вернуться для барской жизни и всенародной славы? Это удалось Алексею Толстому, а Сер-гей Про-кофьев умер в коммунальной квартире. Старенький и больной Куприн уехал, чтобы уме-реть на родине; Горького почти выкрали — это была знаковая фигура, и писа-тель был обязан продолжать служить революции. Бу-нин же и после войны, в эйфории от побе-ды, вернуться не решился. Его России уже не существо-вало — а новой он не знал.

Никаких стратегий у эмиграции не было — было выживание. «Так всех нас разметало по белому свету, / Что не хватит бумаги заполнить анкету», — опре-делила русскую скитальческую судьбу XX века Ларисса Андерсен. Когда поэ-тесса скончалась на 102-м году жизни, метафора возник-ла сама — последний лепесток восточной, харбинской ветви эмиграции отлетел. «Писать стихи на русском, живя среди иностранцев (а я всю жизнь пишу только на род-ном языке), — это то же самое, что танцевать при пустом зале», — признава-лась поэтесса.